Фарбрика - Страница 84

В конце концов, Айк свёл меня с Мауком, а это много значит. Если он тот самый человек.

– Айк не станет врать, – ответил я, прикуривая.

Сделал глубокую затяжку, расслабленно выдохнул. Внутри всё колотилось и кипело, но внешне я походил на сонного сфинкса. Кубики дыма сами собой сложились в треугольник. Маук впечатлённо хмыкнул. Что ж, я долго репетировал этот трюк, значительно дольше фокуса со спичками.

– Расскажите о вашей проблеме, Бах. Друзья Айка для меня всё равно что родственники.

Всё верно. Маук – тот, кто решает проблемы. Вот только никогда не слышал, чтобы у таких людей были родственники. Близкие люди – проблема, от которой мауки избавляются в первую очередь.

Я не спешил с ответом, хотя совершенно точно знал, что мне нужно. Знал ещё месяц назад, когда впервые переступил порог этого бара.

Маук снова налил в мятый стаканчик цвета из своей фляжки и выпил прежде, чем я успел его толком рассмотреть. Но по запаху я понял: цвет этот был крепче самого крепкого синего или красного из всех, что мне приходилось употреблять. И это было удачей по двум причинам.

Во-первых, я получил подтверждение, что Маук действительно тот самый человек. Такой насыщенный цвет можно раздобыть только на Фарбрике.

Во-вторых, в остром концентрированном вкусе легко терялась горчинка порошка, которым я успел приправить напиток, когда поднёс Мауку зажигалку.

Я не спешил с ответом, потому что хотел дождаться момента, когда порошок начнёт действовать. Не подумайте – ничего такого. Лёгкая специя, смесь мяты и времени. В сочетании с густым цветом это сделает Маука чуть более легкомысленным и отзывчивым.

Иначе он откажет мне без раздумий.

– Не буду вас торопить, – сказал Маук мягко. – Но имейте в виду, всё, что вы скажете, останется строго между нами. Представьте, что я ваша добрая бабушка.

– Пожалуй, не стоит, – ответил я с сомнением. – Старушка Бах была на редкость коварной бестией.

Похоже, Маук привык к нерешительным клиентам. Медленный дым его сигареты крался по «Дихотомии», лениво подёргивая плавниками, и спокойствие Маука было спокойствием большой мудрой рыбы. Припрятавшей зубы до поры.

Я отхлебнул синего и почувствовал, как море растекается по венам.

– Любите синий?

Я кивнул.

– Поверьте, один глоток настоящего неразбавленного цвета – и вам навсегда разонравится жалкая подделка, которую наливают в этом баре. Угоститесь?

Он потянулся к своей фляжке.

Если честно, я подумал: не отхлебнуть ли и правда самую малость его загадочного цвета? Если Маук не врёт, это должно быть что-то невероятное… Нет, сегодня следовало оставаться трезвым. Я взял себя в руки и ответил невпопад – пословицей:

– Молчание – лучший цвет.

– Вы осторожны. Но всё же пришли ко мне. Это вас характеризует как человека со сложным внутренним миром.

Тут он ошибся. С тех пор как Барбара исчезла, мой внутренний мир сделался пуст, пылен и прост. Не сложнее пуговицы и такой же дырявый.

Маук залпом допил свой цвет и сейчас же налил новую порцию. Я понял, что момент наступил.

«Дихотомия» была идеальным местом для таких разговоров. Сигаретный дым надёжно поглощал и пережёвывал звуки, отчего казалось, что мы окружены толстым слоем прессованной ваты. Но я на всякий случай огляделся, убеждаясь, что никто не интересуется нашей уютной беседой. И только теперь заметил непривычную пустоту в баре. Уле за барной стойкой, мы с Мауком под черепашьим панцирем да ещё в дальнем углу Айк царапает что-то в своём старом блокноте.

Я снял шляпу. Пригладил волосы (в ответ бриолин с шипением щекотнул мою ладонь). Я наклонился вперёд и, глядя Мауку прямо в глаза, сказал:

– Мне нужно попасть на Фарбрику.

Маук не спеша затушил сигарету в грязной пепельнице. Посмотрел на меня пристально из-под строгих бровей.

– Вы уверены, что вам нужно именно туда? Не торопитесь, Бах, подумайте. Когда я выполню вашу просьбу, обратного пути не будет.

Я кивнул:

– Совершенно уверен.

– Сейчас?

– Сейчас.

– В таком случае предлагаю не мешкать.

Словно каждый день Маук только тем и занимался, что отводил людей на Фарбрику.

Он встал. Надел морскую фуражку, отчего голова его парадоксальным образом сделалась ещё более продолговатой, застегнул дафлкот и направился к выходу. Я оставил на столе мелкий смысл и придавил его пустым стаканом, чтобы не сбежал.

У двери Маук задержался. Спросил:

– Чем это пахнет? Мандаринами?

Я оставил этот вопрос без ответа.

Когда мы вышли на улицу, в приоткрытую дверь «Дихотомии» с шипением скользнула тень.

Шорхи под ногами

Люди пропадали и прежде. Ну то есть как – пропадали. Ты выходишь из дома в клетчатых тапочках, с гранёным стаканом в левой руке и удочкой в правой. Ты собираешься нацедить смысла в ближайшем автомате и, возможно, поймать на удочку пару щук. Возвращаешься через неделю с полным ведром смысла и спичечным коробком рыбы. Не знаю, как вы, а я отказываюсь считать это пропажей. Другое дело, когда, вернувшись домой, не обнаруживаешь там жены. Сперва терпеливо ждёшь, как ждала тебя она, потом незаметно для себя переходишь с лёгкого зелёного на крепкий синий. Потом замечаешь, что не гремит больше кастаньетами тот лысый с третьего этажа, а старушка снизу прекратила декламировать стихи голосом полосата, застрявшего в радиоприёмнике. Понимаешь, что остался в доме один. А может быть, и на всей улице остался один.

Идёшь в ближайший бар и под кружку сильно разбавленного зелёного узнаешь, что Фарбрика остановилась. Что люди исчезают безвозвратно, оставляя после себя только эхо вчерашних шагов.