Фарбрика - Страница 59

Полёт на двух исправных фуллереновых неожиданно оказывается прекрасной заменой медитации. Такой скорости я не ощущал с момента своего первого и единственного падения, когда чудом избежал утилизации и был подхвачен добрейшим Дайнзином.

Вопреки желанию, я отключаюсь. Но мне всё же удаётся не улететь в тёплые объятия ноосферы. В себя я прихожу уже в кровотоке. Перцептирую. Где-то впереди Сикорски-младший толкает малыша Дэйви. Старший Сикорски держит меня слева. Справа – Е. Онегин, и он явно выбивается из сил.

Но пока всё идёт по плану.

Маршрут, составленный братьями Сикорски, таков: через воротную вену добираемся в печень, где очень осторожно крадёмся в тени настроечного цеха. Есть надежда, что чрезвычайное положение заставило ассемблер ослабить системы караулов и бросить все силы на авральный гипобиоз.

Дальше – через нижнюю полую вену в правое предсердие, желудочек, оттуда – в лёгкие. К этому моменту Сикорски планируют переключиться на окислительные реакторы – их собственное изобретение; для запуска и ускорения понадобится кислород, много кислорода. Пугает, что на практике эти окислительные реакторы Сикорски ещё не испытывали. Зато Онегин сможет отпустить меня и продолжать путь без дополнительной нагрузки. Если потребуется, его подхватит младший Сикорски.

Из лёгких – через левое предсердие и желудочек – прямой дорогой в мозг. Звучит не слишком сложно.

Пока Сикорски и Е. напрягают свои фуллерены, чтобы донести меня до места назначения, перцептирую окрестности.

У меня прежде не было случая заметить (просто потому, что я никогда не покидал территорию «Кшаникавады»), но вот какое дело: та часть внутренней вселенной, которая зовётся кровеносной системой, удивительным образом похожа на развилки ноосферы. Те же длинные, извилистые, бесконечно ветвящиеся коридоры.

Благополучно минуем настроечный цех. Цепляемся за эритроциты. Учитывая замедленное протоколом гипобиоза сердцебиение, такой способ передвижения заметно сказывается на нашей скорости. Но, во-первых, Онегину да и остальным требуется отдых. А во-вторых, эритроциты, как выяснилось, неплохо укрывают от церберов, которые беспрестанно появляются в пределах перцепции.

Проходим правое предсердие, желудочек, и вот мы в лёгких. Краткая задержка: братья Сикорски переключаются на окислительные двигатели, благо кислорода здесь предостаточно. Сикорски-старший помогает Онегину отцепиться, перехватывает меня с обеих сторон, и – вот это скорость! Наконец я готов поверить, что наша авантюра завершится успехом.

Церберы ждут нас на выходе их левого предсердия. Словно в наказание за мой чрезмерный оптимизм.

Церберы тотчас окружают оторвавшегося от нас малыша Дэйви. Их так много, что я мгновенно теряю всякую надежду. Но не таковы Сикорски. Не таков мой дорогой друг Е.

Я не успеваю толком перцептировать происходящее.

Одновременно: младший Сикорски врывается на скорости в рой, окруживший Дэйви; лихим манёвром уходит в штопор, увлекая за собой часть церберов и оглушая остальных; друг мой Е., недомерок с единственным манипулятором, принимается одного за другим таранить врагов; старший Сикорски подхватывает малыша Дэйви и тащит уже нас двоих.

Меня уносит всё дальше и дальше, наверх, к нашей цели. Я никак не могу этого перцептировать, но откуда-то навечно остаётся в моём воображении картина, как Е. и младший Сикорски бьются с церберами до последней молекулы, отвлекая на себя их внимание и давая нам шанс выбраться.

4

Фабрикаты не плачут. В нас нет даже намёка на эмоциональный блок. Мы не более чем набор молекул, высокопрактичный, узкоспециализированный и, в теории, абсолютно безвольный.

Фабрикаты не плачут, потому просто констатирую: мы на месте.

Энциклопедический Е. непременно уточнил бы, что место это зовётся tentorium cerebelli и идеально подходит для тайных авантюр вроде нашей – в непосредственной близости от мозга, но в стороне от основных магистралей, по которым не прекращается псевдохаотическое движение фабрикатов и которые, как и сам мозг, бдительно охраняются усиленными нарядами церберов.

Теперь, когда друга моего Е. нет рядом, чтобы осмеять мой безумный план, я и сам окончательно теряю уверенность. Но останавливаться поздно.

Сикорски принайтовывает нас к причудливому механизму, который, очевидно, был сооружён здесь для выполнения амбициозного проекта Е. Онегина по чтению мыслей – «Ad cerebrum».

Процедура гипобиоза близка к завершению. Скаут спит, его мозг укутан дельта-волнами. Глубокий сон без сновидений, обязательно уточнил бы Е. На деле же – именно сейчас Скаут наилучшим образом погружён в бездну ноосферы.

Сикорски даёт мне глотнуть электролита. Расслабляюсь. Жду, когда волны подхватят меня.

Пробираться в детские сны проще всего. Засыпая, ребёнок подключаются к ноосфере напрямую, по широчайшему каналу, в отличие от взрослого, чей сон – лабиринт, выстроенный из его опыта, травм, радостей, опасений и ожиданий, побед и поражений.

Сложность состоит в том, чтобы оказаться во сне конкретного, нужного нам ребёнка. Вся надежда на так и не заработавший толком «Ad cerebrum» и малыша Дэйви с его уникальной включённостью в ноосферу.

Прежние мои путешествия по ноосфере были квинтэссенцией непроизвольности, случайности и беспечности. Меня носило по этому миру, как лёгкое смеющееся пёрышко. Теперь мне предстоит двигаться целенаправленно и желательно очень быстро.

У нас есть отправная точка: Скаут.

У нас есть две координаты. Образ его матери, который я углядел в водоворотном слое ноосферы: на фотографии, где она защищает рыдающую сестрёнку Скаута. Информация о том, что мать вылетела в Арктику.