Мегаполис джи-пи-теперь-уже-просто-эс, наша последняя надежда, наш связист, не отправит во внешний мир заветное save-our-souls.
Никто не придёт.
Меньше всего это похоже на военный совет. В уютной «Кшаникаваде» мало что меняется от осознания нами факта грядущей смерти.
Дайнзин молчит. Настроен он по обыкновению философски и более чем спокойно. Я бы даже сказал, что он умиротворён. В умиротворённости этой поровну фатализма и непререкаемой веры в колесо сансары. Не представляю, кем бы хотел стать в новой жизни Дайнзин (и оставляю за скобками вопрос о возможности реинкарнации фабриката), но, кажется, он полностью готов к перерождению.
Мой дорогой друг Е. нервно расхаживает из угла в угол. Информация о смерти, полученная им из книг, настолько противоречива, что выведет из себя любого.
Дэйви, как обычно, не обращает на нас никакого внимания. Ноосфера не отпускает его ни на мгновение.
Сикорски молча собираются в дорогу. Мероприятие, которое они задумали, обречено на провал, но такой малостью братьев не остановить. Их план: отправиться в мегаполис джи-пи-эс, обойти охрану, состоящую большей частью из церберов, и проникнуть внутрь; на месте разобраться.
Я верю в таланты братьев, но запуск гипобиоза уже идёт полным ходом, а передвижение в пойкилотермной вселенной на двигателях, разработанных для вселенной гомойотермной, – идея, мягко говоря, не из лучших. Кроме того, несмотря на усилия ассемблера, армия крови наверняка уже оставляет конечности на растерзание холоду, и добраться до мегаполиса джи-пи-эс зайцем на эритроците просто не получится, а ползти своим ходом даже на полноценных фуллереновых – это вечность.
Чтобы отговорить братьев Сикорски от бесполезного самоубийства, нужно предложить план получше. И, кажется, у меня он есть.
«Ерунда!» – возмущается Е. Онегин, когда я умолкаю. Его реакция предсказуема. В конце концов, ноосфера для моего друга Е. – не более чем огромная библиотека человеческих знаний и произведений искусства.
Он никогда не погружался в глубинные её слои, в мрачные уголки с чудовищами, кошмарами и безумием, в дивные миры, пронизанные чистейшей музыкой струн. Он никогда не интересовался миром грёз. Зачем? Ведь мы, фабрикаты не способны ни спать, ни видеть сны.
Онегина в его стремлении наладить прямой контакт с внутренней вселенной, а точнее, с её демиургом – человеком, всегда в первую очередь интересовали мысли.
И напрасно.
Мысли – субстанция гораздо более физиологическая и приземлённая. Память и воображение ближе к идеальному миру ноосферы. Но ещё ближе к ней – сны. Именно сны позволяют неповоротливому, медленному существу – человеку – заглянуть сквозь замочную скважину в мир околоквантовых скоростей; услышать, пусть искажённую грохотом собственных эмоций и искалеченную громоздкой физиологией, музыку струн.
Поэтому был обречён на провал проект братьев Сикорски по изучению и расшифровке электромагнитной активности мозга нашего Скаута. Подслушать мысли мы не способны. Но сны – грань ноосферы; это уже доступные нам скорости. Сны, когда за считаные доли секунды расслабленный человеческий разум перцептирует больше, чем способен воспринять за недели или даже годы своей медленной неповоротливой жизни.
Сны – наш последний шанс.
Сикорски, в отличие от Онегина, слушают меня внимательно. Я допускаю, что из сказанного мной понимают они не слишком много. Сикорски так и не полюбили медитацию с её погружением в идеальный и неизмеряемый мир; и механизмы ноосферы для них – мутное озеро без дна.
Зато речь моя, похоже, звучит убедительно.
Жаль, самого себя убедить не так просто.
Мы отправляемся впятером.
Сикорски недоумевают: зачем тащить с собой неприкаянного малыша Дэйви? С точки зрения любого валидного фабриката, Дэйви – самое несчастное из нас, бракованных недосуществ: у Дэйви напрочь отсутствуют коммуникативный модуль.
Между тем, Дэйви – настоящий счастливчик. Да, он отрезан от роя и ассемблера, а значит, лишён того, что принято звать разумом. Он, возможно, самый одинокий бракованный набор молекул в мире. Зато в тишине, которая окружает его с момента сборки, Дэйви может наслаждаться тончайшим перезвоном струн – совершенной музыкой вселенной. Ему не нужна медитация, чтобы погрузиться в ноосферу. Он всегда там. Иногда в путешествиях по глубинным слоям мне удаётся разглядеть его издалека; и всякий раз я убеждаюсь, что Дэйви давно не гость в ноосфере, а неотъемлемая её часть.
Если кто и способен обеспечить нашей авантюре шанс на успех, то только Дэйви.
Я слишком тяжёл, чтобы старший Сикорски смог унести меня, да ещё и в условиях замедляющегося течения крови. Онегин вызывается помочь. Его фуллереновый двигатель в полном порядке, а одного рабочего манипулятора достаточно, чтобы поддерживать меня с одной стороны, в то время как старший Сикорски подхватит с другой.
Младшему Сикорски достаётся Дэйви. Тот способен передвигаться самостоятельно, но кто-то должен подталкивать его в верном направлении.
Дайнзин помогает закрепить меня между Сикорски и Онегиным, потом до отвала поит всех нас электролитом. Другу моему Е. и братьям Сикорски не помешает лишняя энергия, а мне необходим запас для предстоящей медитации, от которой, между прочим, зависит существование всей нашей внутренней вселенной. Нашего Скаута.
Дэйви, словно почувствовав атмосферу всеобщего напряжения, двигается рывками, но пока что младшему Сикорски удаётся его контролировать.