Фарбрика - Страница 52

К оглавлению

Ты бросил бы пять долларов на стойку. Такие чаевые тебе не по карману, но у этой девочки чертовски красивые глаза.

– Хорошего дня, девочка, – сказал бы ты, выходя под горячее канзасское солнце к своему жёлтому пикапу.

Но ты сказал: мне некуда спешить, детка.

Теперь ты никогда никуда не спешишь.

Кто-то аккуратно прикасается к твоему плечу, ты открываешь глаза.

– Что скажете, мэр? Мне кажется, это отличная идея.

Шериф. Он смотрит на тебя, не мигая. Пусть ты не понимаешь, о чём речь, нужно ответить – ждёт ведь человек.

– Безусловно, – говоришь ты. – Безусловно.

В голове путаются ошмётки воспоминаний. Ты вроде бы знал его ещё мальчишкой. Он был неплохим квотербеком. А ты был совершенно жалким тренером.

Карибский кризис, полёт на Луну, подсолнухи, пикник и нелепая попытка поцеловать страшненькую библиотекаршу, одинокие ночи в кинотеатре и игра в лото по вечерам. Сколько лжи скопилось в этом мусорном баке под названием память.

Ничего этого не было, нет и не будет.

А есть две точки на прямой: точка А и точка Б. Тогда и сейчас.

Точка А, когда тебе тридцать пять и впереди вся жизнь. Точка Б, когда тебе сто, а жизнь так и не началась.

И между ними – чёрная дыра размером в шестьдесят пять лет.

Иногда ты заходишь в «Двойной К.» и пристально рассматриваешь девушку за стойкой. Ты хочешь задать ей всего один вопрос, но вместо этого заказываешь отвратительный кофе.

Зачем спрашивать, если знаешь ответ заранее?

Ты закрываешь глаза столетним стариком, и через мгновение тебе снова тридцать пять.

– Послушай, детка, – говоришь ты. – Что если я не стану ждать этот чёртов пирог? Что если я прямо сейчас уеду на своём славном жёлтом пикапе?

– Но это очень вкусный пирог, мистер. Вы будете жалеть всю жизнь, если не попробуете его.

– Предположим, я люблю жалеть о чём-то всю жизнь. Допустим, это моё хобби. Я коллекционирую сожаления.

– Тогда, конечно, езжайте, мистер. Это будет сожаление что надо. Гордость вашей коллекции.

Ты встаёшь. Надо бы оставить чаевые, но мелочи нет, а пять долларов – не слишком ли много?

Когда ты берёшься за дверную ручку, она говорит:

– Я расскажу вам, мистер, как всё будет. Вы сядете в свой умирающий «Форд» и не отпустите педаль газа, пока ваша правая нога не онемеет. Вы проедете полторы тысячи миль за каких-то тридцать часов. Это будут самые счастливые тридцать часов в вашей жизни. Всего два слова: воздух и свобода. Вы загоните свой пикап, как загоняли лошадей связные федерации в тысяча восемьсот шестьдесят втором. Но это будет достойная смерть для такой рухляди. На зависть любому автомобилю. Вы остановитесь в Форт-Брэгге. Пойдёте прямо на пляж. Крупная галька, обглоданная тысячелетними волнами, шёпот океана, ветер, крики чаек. И самый потрясающий закат из всех, что вы видели. Вы решите, что, пожалуй, пришло время начать всё сначала. В конце концов, у вас руки растут из правильного места и есть кое-что в голове – в отличие от большинства ваших ровесников. Может быть, подумаете вы, стоит отправиться в Нью-Йорк и попробовать себя в рекламе. В этот самый момент появятся они. Это невозможно, таких случайностей не бывает, но, если вы играете в карты, мистер, вы поймёте меня. Это будет как стрит-флеш с раздачи в игре по самым высоким ставкам. Отличный трефовый стрит-флеш. От тройки до семёрки. Представьте, как вы держите карты в руках. Не смотрите сразу на все, а медленно, аккуратно растягиваете в веер, по очереди приоткрывая их в таком порядке: шесть, три, четыре, семь, пять. Все трефовые. Вы не верите своим глазам, руки дрожат. Самая большая удача в вашей жизни и самое горькое разочарование: не дожидаясь начала торговли, соперники сбрасывают карты. Да, мистер. Это будет как самый бесполезный стрит-флеш в вашей жизни. Сначала вы услышите знакомый смех, потом увидите камни, которые швыряет в океан ваш брат Чарли. Потом его самого. Он совсем не изменился, Чарли. У него смех человека, который никогда не встречался со смертью. А Лиза – Лиза похорошела. Вы любили её длинные волосы, но стрижка ей очень к лицу – невозможно отвести взгляд. Они поцелуются, и этот поцелуй, поверьте, разорвёт ваше сердце. Ударит туда, куда так и не смог попасть немецкий снайпер. Этот пляж, этот океан и этот закат – для них, а вы случайный свидетель, карта, вытянутая по ошибке. Может быть, вам просто не стоило возвращаться с войны. Вы достанете из кармана кольт – тот самый, которым в сорок четвёртом убили в упор двух фрицев, славное оружие. Вы достанете этот кольт и не успеете даже подумать «матрёшка» – дурацкое слово, подслушанное у старого русского доктора. Вы не будете целиться. Это ведь так нелепо – целиться в родного брата и любимую женщину. Вы просто начнёте стрелять – в закат, океан, гальку и чаек. Чарли умрёт сразу, он не успеет ничего понять, и улыбка на его лице останется навечно. С этой улыбкой его похоронят, и с ней он будет гнить под землёй, на радость калифорнийским червям. А Лиза будет умирать мучительно, долго. Глядя прямо на вас. Нежность, помноженная на триста семнадцать минут счастья вашей с ней первой ночи и разделённая на девятьсот девяносто тысяч семьсот двадцать три минуты одиночества, – такой это будет взгляд.

Официантка – Элли, так её зовут? – умолкает и принимается усердно протирать стойку, точно тебя тут нет и никогда не было.

Ты медленно отпускаешь дверную ручку и спрашиваешь нарочито равнодушным тоном:

– Что ты сказала сейчас, девочка?

– Я говорю, пирог уже готов, мистер. Может, задержитесь ненадолго? Если, конечно, не очень спешите.