Фарбрика - Страница 28

К оглавлению

Когда Данька вызвался проводить Соломона домой, тот только усмехнулся.

– Не нужно прелюдий, – сказал Соломон. – Мы деловые люди. Говорите свою пару слов.

– Вы были друг Туманского.

– Революция разве отменила загробную жизнь? – ответил Соломон. – Я и теперь друг Туманского.

– Туманский строил ракету.

– Мойша строил ракету десять лет, это не новость.

– Так он её построил.

Соломон приостановился и недоверчиво покосился на Даньку. Туманский бредил космосом, и все его предприятия, все его эксперименты в последние десять лет были так или иначе связаны именно с ракетой. Туманский был мечтатель. Соломон верил, что на бумаге Мойша мог сочинить вполне пристойную ракету. Но построить?

– Коммунары дали денег Туманскому на ракету? – иронически спросил Соломон. Данька вздрогнул, но сумел удержать лицо.

– Вы не любите коммунаров?

Не получив ответа, Данька продолжил:

– Коммунары ещё не сошли с ума. Но… Вы слышали, Соломон, что Туманский подрядился на реставрацию оперы?

В этом месте надо дать немного истории, чтобы в вашей голове случилось такое же понимание, как и в голове Соломона после Данькиных слов. Опера – это был центр культуры Качибея, знаменитый на весь мир театр, где не стеснялся выступать сам Шаляпин. Опера горела год назад, горела красиво, громко и с фейерверком. С тех пор, чёрная, стояла она в строительных лесах, всем своим несчастным видом отражая положение дел в городе и мире. Соломон со слов самого Туманского, конечно, знал, что тот взялся за оперу, и Соломон не был удивлён. Во-первых, Туманский был первый трепач, верить которому Соломон разучился ещё шестьдесят лет назад. Во-вторых, ни один разумный человек не поручил бы Туманскому реставрацию даже курятника. Имелся и третий аргумент, который вступал в противоречие с первыми двумя, но который всегда решал дело: Мойша бывал так убедителен, строя свои воздушные замки, что разум собеседников бежал прочь и прятался на время в тёмной комнате. К тому же Туманский был чрезвычайно настойчив, проще было уступить. Так, когда он решил устроить современнейший экспериментальный паропровод в доме у Янкелевича, тот счёл за лучшее переехать со всеми ценными вещами к зятю.

Короче, Соломон не был удивлён, и точка.

Его волновало другое. Уже на Балке, у парадной своего дома, Соломон взял Даньку за манжет и заглянул в его холодные голубые глаза:

– Послушайте. Туманский был талантливый прожектёр. Но что вам его прожекты? Вы знали Туманского, я знал Туманского. Пусть он построил ракету, но она же не полетит. Зачем этот разговор, Даня?

– Я знал Туманского, – подтвердил Данька. – И я видел ракету – барахло. Что она не полетит – то знаем мы с вами. И весь Качибей. Но на эту ракету я ловил большую рыбу. Я не уследил – и рыба сожрала Туманского. Теперь эта рыба ходит за вами.

...

***

Дома Соломон выпустил кота Василия из саквояжа и завёл его специальным ключом через маленькое отверстие в правом боку. Кот тотчас ожил и принялся изучать квартиру.

Кот этот был дорогой, китайский, старой сборки, но к нему приложил руку Туманский, потому кот уже с десяток лет функционировал исправно, тогда как обыкновенные китайские механизмы, тонкие и капризные, отправлялись на свалку после двух-трёх месяцев существования во влажных качибейских условиях. Раз в несколько дней кот начинал двигаться неровно, дёргано, скрипеть и посвистывать суставами, но проблема эта легко решалась машинным маслом. Главное же правило обращения с котом было до крайности простым: не забывать каждый день его заводить.

Василий был приучен разгуливать по всему доступному пространству и издавать отрывистые кряхтящие звуки, мало похожие на кошачий мяв и не слишком музыкальные. Туманский был этими звуками весьма доволен, а Соломон кое-как мирился.

Заварив себе крепкий чай, Соломон стал отрешённо смотреть на кота и думать о Туманском.

Мойша погиб странно и страшно. Позавчера рано утром Туманского обнаружил рабочий неподалёку от Тупика. Тело с расколотым черепом лежало там, где рельсы выходят из тоннеля. Как если бы Туманский выпал из вагона или его выбросили. Но Туманский никак не мог ехать поездом, это было совершенно исключено. При всех странностях у него имелась ещё и фобия: поездов Мойша боялся с детства. Тем более невозможно было присутствие Туманского в поезде, что по линии, где было найдено его тело, ходили только редкие товарняки из губернии. Пассажирских вагонов в тех составах просто не было.

Что же это за рыба пережевала Туманского и выплюнула на рельсы?

Соломон понял слова Даньки так, что юноша наивно и жестоко подставил старого Мойшу, накормив какую-то глупую рыбу – иностранную или отечественного разлива – смешной информацией о ценности работы Туманского.

Результат был предсказуемее кошачьей свадьбы.

Туманского натурально тошнило от всей этой современной политики и политической коммерции. Мойша был идеалист от науки. Приди к нему такая рыба, Туманский просто спустил бы её с лестницы. И, надо полагать, таки спустил. За что и поплатился.

У Туманского не было родных, но на его похороны пришли многие. Мойша Туманский был семидесятилетним ребёнком, который всем желал только добра. На Туманского не сердились, даже когда после его натуралистического опыта взлетел в воздух заброшенный дом на Старопортофранковской. Даже когда после его экспериментов маленькая пригородная речка сделалась на месяц вонючкой, да так и осталась на картах с этим названием. Туманский только улыбался и разводил руками – и ему прощали.