Фарбрика - Страница 13

– Вам непременно надо всё-всё рассказать Виташу, – уверенно сказала Агата. – Он поможет. Виташ такой славный. Всем помогает. Очень люблю его за это.

Крозельчикюс ревниво нахмурился, слыша такие слова. Но спорить не стал.

5

Квартира Виташа Бодани занимала последний этаж и мансарду самого высокого здания площади Верхнего рынка.

Виташ был младше Крозельчикюса на пару лет. В школе они не особо приятельствовали, да и теперь их странные отношения держались, кажется, исключительно на интересе Агаты к гелиографии. Собственно, всех отношений – редкие встречи в «Зарадли». Виташ обычно бывал доброжелателен, внимательно выслушивал сбивчивые рассказы о малоизвестных документах, найденных в архиве «Дома Нисефора», непринуждённо шутил и как будто не замечал неуместности Крозельчикюса в их маленьком кружке.

Крозельчикюс полагал Виташа типичным представителем золотой молодёжи – бестолковым и инертным; единственным его достижением было удачно родиться. Этого могло хватить, чтобы спасти невиновного человека из лап Штайнграу, но Крозельчикюс сомневался, что Виташ возьмётся ему помочь. Крозельчикюс пришёл сюда только ради Агаты – быть может, сегодня он видел её в последний раз.

Но теперь, разглядывая дорого и безвкусно обставленный кабинет, Крозельчикюс невольно думал о том, что хозяин этого кабинета мог бы выручить его без особых усилий. Как всякий маленький человек, Крозельчикюс искренне верил в безграничные возможности публичных людей, верил, что имелись у них специальные рычаги влияния на всё, происходящее в этом мире. Таким публичным человеком был не Виташ Бодани, но его отец – тот самый Карел Бодани, после обличительной статьи которого в «Лидове новины» Штайнграу официально запретил кинетоскоп и представители Эдисона покинули страну.

Парадокс: именно младший Бодани был владельцем одного из оставшихся в городе частных кинетоскопов и даже после запрета нередко устраивал домашние просмотры. Однажды он и Крозельчикюса приглашал на «Казнь Марии Шотландской» (рассказывали, что для шокирующих одиннадцати секунд этого фильма Кларк и Эдисон обезглавили настоящую женщину). Крозельчикюс тогда отказался: ему никак нельзя было привлекать к себе внимание серых.

– Я слышал, Виташ имеет отношение к «Спектруму»? – осторожно поинтересовался Крозельчикюс. Они ждали Виташа уже час, но Крозельчикюс не был расстроен: всё это время Агата посвятила ему одному.

– О, так вы знаете? – обрадовалась Агата. – Вам Виташ рассказал?

Крозельчикюс неопределённо пожал плечами, нервно усмехнулся. Агата сделала строгое лицо, погрозила ему пальцем.

– Вы же понимаете, пан Крозельчикюс, что это тайна?

– По сравнению с пропажей гелиофора это пустяк, поверьте.

Значит, Зайнике не обманул. Впрочем, это не имело значения. О «Спектруме» в последнее время говорили много, но исключительно шёпотом – как о единственной реальной оппозиции Штайнграу. «Спектрум» выпускал собственную газету, журналисты которой ловкими булавочными уколами досаждали серым, не давая, однако, поводов для запрета движения. Если все активисты движения были под стать Виташу, то не удивительно, что им так долго позволяли оставаться на плаву.

То ли от скуки, то ли от смущения Агата взялась наводить порядок: поправила статуэтки на полке, собрала в аккуратную стопку разбросанные книги. Крозельчикюс ревниво отметил, что девушка чувствует себя здесь совершенно свободно. Когда они только пришли, она распорядилась, чтобы принесли кофей, и строго отчитала старого лакея за нерасторопность.

Самому Крозельчикюсу было в этом кабинете крайне неуютно. Виташ, не сознавая того, наполнил мансарду удивительно яркими и болтливыми вещами, которые теперь без стеснения рассматривали Крозельчикюса и подавали ему знаки, настойчиво напоминая о его душевной хвори. Ужасно несвоевременно. Крозельчикюс старался не смотреть по сторонам.

– Виташ, всё-таки удивительный. Сколько раз предлагала я ему повесить на стену гелиографии – что-нибудь из работ Люмьеров, например… – Агата указала на стену, увешанную квадратными картинками в рамках. Крозельчикюс старался не смотреть в ту сторону, вместо этого принялся придирчиво изучать носки собственных ботинок. Агата продолжала: – Но нет, он упёрся в эти сизые квадраты, ни за что не хочет их менять. Его друг, Казимир… Вы знаете Казимира? Он утверждает, что можно научиться отличать один такой квадрат от другого. Что они разные, представляете? Это, разумеется, только глупые выдумки супрематистов.

Последнее слово Агата произнесла презрительно, точно говорила о чём-то неприличном.

– Думаю, пан Крозельчикюс с тобой не согласится. – Слова эти сопроводились надрывным скрипом ступенек: по лестнице поднимался Виташ Бодани.

6

Виташ Бодани сказал:

– Крозельчикюс. Вам несказанно повезло. Я знаю парня, который знает другого парня, который что-то слышал про вашу пропажу. И этот третий – вы следите за моей мыслью, Крозельчикюс? – этот третий готов вернуть вам м-м-м… вашу собственность взамен на небольшую услугу.

Крозельчикюс непонимающе уставился на Виташа.

– Я не очень понял вас, Виташ, – медленно сказал Крозельчикюс, пытаясь подобрать слова. В голове его случились мельтешение и хаос. Мысли отказывались становиться словами, пихались, роптали, выталкивали друг друга вперёд. – Парень, который знает другого парня, который – что?

Виташ склонился над Крозельчикюсом.

– Бросьте это, Крозельчикюс. Бросьте. Я вижу, что мы преотлично друг друга понимаем.